Поэтические отголоски
Марина Цветаева


На первый взгляд, между Цветаевой и Лохвицкой мало общего. Действительно, у одной – сплошь реальность, биография, эпоха, у другой – условно-далекое «царство мечты».


Часто приходится слышать, как Цветаеву возвышают за счет Лохвицкой. Дескать, та была неспособна показать «всю естественность чувства», эта – смогла. Это неверно. Цветаева совершенно не нуждается в том, чтобы ее возвышали за счет кого бы то ни было. Ее заслуги неоспоримы. Но если бы не было пути, пройденного Лохвицкой, то и Цветаева едва ли стала бы тем, чем она стала.


О влиянии Лохвицкой на Цветаеву говорят мало. А между тем в юности Марина Ивановна пережила период увлечения поэзией «русской Сафо» (См. об этом ст. А.Ф. Маркова «Лохвицкую называли «Русской Сафо"» – см. Библиографию).


Двух поэтесс объединяет достаточно многое, и прежде всего то, что как одна, так и другая была в своем творчестве прежде всего Женщиной. Первый сборник Лохвицкой открывается посвящением: «Мужу моему, Евгению Эрнестовичу Жибер». «Сергею Эфрон» – пишет Цветаева в посвящении ко второму своему сборнику, «Волшебный фонарь». Даже в этом, не совсем правильным с точки зрения современных нормативов отказе склонять подлежащую склонению фамилию мужчины – определенное сходство. Возможно, Цветаева сознательно следует Лохвицкой.


Вслед за предшественницей она мечтает о ранней смерти и испытывает влечение к ангелу смерти – Азраилу, так же, как и она, воспевает свою внешность, любуется собой, славит мгновенное, спонтанное чувство, воображает себя русалкой (благо имя дает ей на это полное право).


Но на фоне сходства ярко проступают и различия. Лохвицкая была и оставалась женщиной XIX в., с ее наивностью, несамостоятельностью и скованностью, но в то же время – способностью к жертвенной любви и полной самоотдаче. Цветаева – яркий пример женщины XX в., отвоевавшей свободу чувства и мысли, но в значительной мере утратившей жертвенность и постоянство, а вместе с ними – и душевный мир.


Так, обе пишут стихи детям – «на вырост». Только Лохвицкая оставляет детям завет идти к Богу, Цветаева внушает дочери мысль о том, что надо следовать, прежде всего, своим страстям, влечениям собственного сердца.


Обе знают соблазны греха и страсти. Но Лохвицкая до мозга костей религиозна, за каждую страстную мысль просит у Бога прощения. Цветаева – до мозга костей бунтарка, она и Богу говорит «не суди».


Выбор Лохвицкой – нести свой крест до конца, выбор Цветаевой – сбросить крест или сойти с креста.


От этого – отталкивание Цветаевой от опыта предшественницы, более или менее завуалированный спор с ней. Но ведь и иметь такого оппонента, как Цветаева, – почетно.


 МОЛИТВА

Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго:
-«Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!

Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!

Люблю и крест и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!

Таруса, 26 сентября 1909

Ср. стих. «Элегия»,
«Я хочу умереть молодой...»

 КОЛДУНЬЯ

Я — Эва, и страсти мои велики:
Вся жизнь моя страстная дрожь!
Глаза у меня огоньки-угольки,
А волосы спелая рожь,
И тянутся к ним из хлебов васильки.
Загадочный век мой — хорош.

Видал ли ты эльфов в полночную тьму
Сквозь дым лиловатый костра?
Звенящих монет от тебя не возьму,  —
Я призрачных эльфов сестра...
А если забросишь колдунью в тюрьму,
То гибель в неволе быстра!

Ты рыцарь, ты смелый, твой голос ручей,
С утеса стремящийся вниз.
От глаз моих темных, от дерзких речей
К невесте любимой вернись!
Я, Эва, как ветер, а ветер — ничей...
Я сон твой. О рыцарь, проснись!

Аббаты, свершая полночный дозор,
Сказали: «Закрой свою дверь
Безумной колдунье, чьи речи позор.
Колдунья лукава, как зверь!»
 —  Быть может и правда, но темен мой взор,
Я тайна, а тайному верь!

В чем грех мой? Что в церкви слезам не учусь,
Смеясь наяву и во сне?
Поверь мне: я смехом от боли лечусь,
Но в смехе не радостно мне!
Прощай же, мой рыцарь, я в небо умчусь
Сегодня на лунном коне!

Ср. стих. «Забытое заклятье» и др.

 СЛЕДУЮЩЕМУ

             Quasi unа fantasia*.

Нежные ласки тебе уготованы
Добрых сестричек.
Ждем тебя, ждем тебя, принц заколдованный
Песнями птичек.
Взрос ты, вспоенная солнышком веточка,
Рая явленье,
Нежный как девушка, тихий как деточка,
Весь — удивленье.
Скажут не раз: «Эти сестры изменчивы
В каждом ответе!»
 —  С дерзким надменны мы, с робким застенчивы,
С мальчиком — дети.
Любим, как ты, мы березки, проталинки,
Таянье тучек.
Любим и сказки, о глупенький, маленький
Бабушкин внучек!
Жалобен ветер, весну вспоминающий...
В небе алмазы...
Ждем тебя, ждем тебя, жизни не знающий,
Голубоглазый!

* Ср. название двух стихотворений Лохвицкой:
«Под впечатлением сонаты Бетховена «Quasi unа fantasia» и
«Quasi unа fantasia»
(встречается также у Фета)

 ПРИЗРАК ЦАРЕВНЫ

С темной веткою шепчется ветка,
Под ногами ложится трава,
Где-то плачет сова...
Дай мне руку, пугливая детка!

Я с тобою, твой рыцарь и друг,
Ты тихонько дрожишь почему-то.
Не ломай своих рук,
А плащом их теплее закутай.

Много странствий он видел и чащ,
В нем от пуль неприятельских дыры
Ты закутайся в плащ:
Здесь туманы ползучие сыры,

Здесь сгоришь на болотном огне!
Беззащитные руки ломая,
Ты напомнила мне
Ту царевну из дальнего мая,

Ту, любимую слишком давно,
Чьи уста, как рубины горели...
Предо мною окно
И головка в плену ожерелий.

Нежный взор удержать не сумел,
Я, обняв, оторвался жестоко...
Как я мог, как я смел
Погубить эту розу Востока!

С темной веткою шепчется ветка,
Небосклон предрассветный серей.
Дай мне руку скорей
На прощанье, пугливая детка!

Ср. стих. «Песнь торжествующей любви»,
Не забыть никогда

 * * *

В огромном липовом саду,
— Невинном и старинном —
Я с мандолиною иду,
В наряде очень длинном,

Вдыхая теплый запах нив
И зреющей малины,
Едва придерживая гриф
Старинной мандолины,

Пробором кудри разделив...
— Тугого шелка шорох,
Глубоко-вырезанный лиф
И юбка в пышных сборах. —

Мой шаг изнежен и устал,
И стан, как гибкий стержень,
Склоняется на пьедестал,
Где кто-то ниц повержен.

Упавшие колчан и лук
На зелени—так белы!
И топчет узкий мой каблук
Невидимые стрелы.

А там, на маленьком холме,
За каменной оградой,
Навеки отданный зиме
И веющий Элладой,

Покрытый временем, как льдом,
Живой каким-то чудом—
Двенадцатиколонный дом
С террасами, над прудом.

Над каждою колонной в ряд
Двойной взметнулся локон,
И бриллиантами горят
Его двенадцать окон.

Стучаться в них — напрасный труд:
Ни тени в галерее,
Ни тени в залах. — Сонный пруд
Откликнется скорее.

* * *

«О, где Вы, где Вы, нежный граф?
О, Дафнис, вспомни Хлою!»*
Вода волнуется, приняв
Живое—за былое.

И принимает, лепеча,
В прохладные объятья—
Живые розы у плеча
И розаны на платье,

Уста, еще алее роз,
И цвета листьев — очи...
— И золото моих волос
В воде еще золоче.

О день без страсти и без дум,
Старинный и весенний.
Девического платья шум
О ветхие ступени...

2 января 1914

Стихотворение содержит аллюзии
к ранним стихотворениям Лохвицкой:
Ср. «Последние листья»,
Поэму «У моря»
цикл «Под небом Эллады» и др.
Поэму «Любовь и безумие»
*Ср. «Белый сон» в драме «Бессмертная любовь"

 БЕЛОСНЕЖКА

        Александру Давидовичу Топольскому

Спит Белоснежка в хрустальном гробу.
Карлики горько рыдают, малютки.
Из незабудок веночек на лбу
И на груди незабудки.

Ворон — печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.

Плачется карлик в смешном колпаке,
Плачется: «Плохо ее берегли мы!»
Белую ленту сжимает в руке
Маленький карлик любимый.

Средний — печальный играет в трубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.

Старший у гроба стоит на часах,
Смотрит и ждет, не мелькнет ли усмешка.
Спит Белоснежка с венком в волосах,
Не оживет Белоснежка!

Ворон — печальный сидит на дубу.
Спит Белоснежка в хрустальном гробу.

Ср. стих. «Спящая»,
«Сказки и жизнь».
размер стихотворения «Гномы»

 ПЕРВЫЙ БАЛ

О, первый бал — самообман!
Как первая глава романа,
Что по ошибке детям дан,
Его просившим слишком рано,

Как радуга в струях фонтана
Ты, первый бал, — самообман.
Ты, как восточный талисман,
Как подвиги в стихах Ростана.

Огни сквозь розовый туман,
Виденья пестрого экрана...
О, первый бал-самообман!
Незаживающая рана!

Ср. стих. «Что ищем мы в бальном сиянии...»

 * * *

Он приблизился, крылатый,
И сомкнулись веки над сияньем глаз.
Пламенная-умерла ты
В самый тусклый час.

Что искупит в этом мире
Эти две последних, медленных слезы?
Он задумался. — Четыре
Выбили часы.

Незамеченный он вышел,
Слово унося важнейшее из слов.
Но его никто не слышал  —
Твой предсмертный зов!

Затерялся в море гула
Крик, тебе с душою разорвавший грудь.
Розовая, ты тонула
В утреннюю муть...
Москва. 1912

Ср. стих. «Азраил, печальный ангел смерти...»,
«Спящая»

 НА КОНЦЕРТЕ

Странный звук издавала в тот вечер старинная скрипка:
Человеческим горем — и женским! — звучал ее плач.
Улыбался скрипач.
Без конца к утомленным губам возвращалась улыбка.

Странный взгляд посылала к эстраде из сумрачной ложи
Незнакомая дама в уборе лиловых камней.
Взгляд картин и теней!
Неразгаданный взгляд, на рыдание скрипки похожий.

К инструменту летел он стремительно-властно и прямо
Стон аккордах — и вдруг оборвался томительный плач...
Улыбался скрипач,
Но глядела в партер — безучастно и весело — дама.

Ср. стих. «Виолончель»

 * * *

Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной
Распущенной-и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем ни ночью — всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас на головами,
За то, что Вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не Вами.

3 мая 1915

Ср. стих. «Пустой случайный разговор...»

 СТИХИ К БЛОКУ

3

Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.

Мимо окон моих — бесстрастный —
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.

Я на душу твою — не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое,
Поцелую вечерний снег.  —

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий—святыя славы—
Вседержитель моей души.

2 мая 1916

Ср. стих. «Свет вечерний»

 АЛЕ

А когда — когда-нибудь — как в воду
И тебя потянет — в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом — меня — мои стихи — забудь.

Знай одно: что завтра будешь старой.
Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,
Синеокою цыганкой будь.
Знай одно: никто тебе не пара  —
И бросайся каждому на грудь.

Ах, горят парижские бульвары!
(Понимаешь — миллионы глаз!)
Ах, гремят мадридские гитары!
(Я о них писала — столько раз!)

Знай одно: (твой взгляд широк от жара,
Паруса надулись — добрый путь!)
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, — забудь.

Ср. стих. «Материнский завет»

 * * *

Так, высоко запрокинув лоб,
 — Русь молодая! — Слушай!  —
Опровергаю лихой поклеп
На Красоту и Душу.

Над кабаком, где грехи, гроши,
Кровь, вероломство, дыры  —
Встань, Триединство моей души:
Лилия — Лебедь — Лира!
Июль 1918

Ср. образы стихотворений:
«Хотела б я свои мечты...»,
«Спящий лебедь»
«Моя душа, как лотос чистый...»,
«Праздник в теплице»


 * * *

А всему предпочла
Нежный воздух садовый.
В монастырском саду,
Где монашки и вдовы,

 — И монашка, и мать  —
В добровольной опале,
Познаю благодать
Тишины и печали.

Благодать ремесла,
Прелесть твердой основы
 — Посему предпочла
Нежный воздух садовый.

В неизвестном году
Ляжет строго и прямо
В монастырском саду  —
Многих рыцарей — Дама,

Что казне короля
И глазам Казановы —
Что всему предпочла
Нежный воздух садовый!

15 октября 1918

Ср. размер стих. «Власти грез отдана...»,
стих.«Утренний гимн»

 * * *

Кто создан из камня, кто создан из глины,
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты...
 — В купели морской крещена — и в полете
Своем — непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? —
Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена —
Высокая пена морская!

Ср. стих. «Нереида».

23 мая 1920

 АЗРАИЛ

От руки моей не взыгрывал,
На груди моей не всплакивал...
Непреложней и незыблемей
Опрокинутого факела:

Над душой моей в изглавии,
Над страдой моей в изножии
(От руки моей не вздрагивал,  —
Не твоей рукой низложена)

Азраил! В ночах без месяца
И без звезд дороги скошены.
В этот час тяжело-весящий
Я тебе не буду ношею...

Азраил! В ночах без выхода
И без звезд: личины сорваны!
В этот час тяжело-дышащий
Я тебе не буду прорвою...

А потом перстом как факелом
Напиши в рассветных серостях
О жене, что назвала тебя
Азраилом вместо — Эроса.

17 февраля 1923

Ср. стих. «Азраил, печальный ангел смерти...»,

 * * *

Душа, не знающая меры,
Душа хлыста и изувера,
Тоскующая по бичу.
Душа — навстречу палачу,
Как бабочка из хризалиды!
Душа, не съевшая обиды,
Что больше колдунов не жгут.
Как смоляной высокий жгут
Дымящая под власяницей...

Скрежещущая еретица,
 —  Саванароловой сестра —
Душа, достойная костра!

10 мая 1921

Ср стих. «Ночь перед пыткой»
«Одержимая»

 ПОПЫТКА РЕВНОСТИ

Как живется вам с другою, -
Проще ведь? — Удар весла! —
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
(По небу — не по водам!)
Души, души! быть вам сестрами,
Не любовницами — вам!

Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),

Как живется вам — хлопочется —
Ежится? Встается — как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

"Судорог да перебоев  —
Хватит! Дом себе найму».
Как живется вам с любою  —
Избранному моему!

Свойственнее и съедобнее —
Снедь? Приестся — не пеняй...
Как живется вам с подобием  —
Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром — люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не схлёстывает лба?

Как живется вам — здоровится —
Можется? Поется — как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк — крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог — и начисто разбит!)
Как живется вам с сто-тысячной-
Вам, познавшему Лилит!*

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых

Чувств?
       Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин —
Как живется, милый? Тяжче ли  —
Так же ли — как мне с другим?

19 ноября 1924

*Ср. поэму «Лилит»

 САД

За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет.

На старость лет,
На старость бед:
Рабочих — лет,
Горбатых — лет...

На старость лет
Собачьих — клад:
Горячих лет  —
Прохладный сад...

Для беглеца
Мне сад пошли:
Без ни-лица,
Без ни-души!

Сад: ни шажка!
Сад: ни глазка!
Сад: ни смешка!
Сад: ни свистка!

Без ни-ушка
Мне сад пошли:
Без ни-душка!
Без ни-души!

Скажи: довольно муки — на
Сад — одинокий, как сама.
(Но около и Сам не стань!)
 —  Сад, одинокий, как ты Сам.

Такой мне сад на старость лет...
 —  Тот сад? А может быть — тот свет?
На старость лет моих пошли  —
На отпущение души.

1 сентября 1934

Ср. стих.«Последние листья»,
стих.«Утренний гимн»