Литературоведческие статьи, рецензии

Завьялова Е.Е.
Фольклорно-мифологическая основа стихотворения М.А. Лохвицкой «Заклинание».

(Печ. по кн.: Завьялова, Е.Е. Жанровые модификации в русской лирике 1880–1890-х годов : монография. – Астрахань. 2006. С. 208–213.)


<208> Для рубежа XIX–XX столетий характерна повышенная теоретичность, культурологическая емкость рефлексии. Сомнение в онтологических принципах бытия вызывает особый интерес к мифу (о чем свидетельствуют работы А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, А.Н. Веселовского, А. Лэнга, М. Мюллера, А.А. Потебни, Э. Тейлора, Д. Фрэзера, И.А. Худякова). В стремлении познать народную стихию поэты и писатели обращаются к фольклорным источникам, в том числе таким «окказиональным» жанрам, как заговор. Известно, что ритуально-магическая речь характеризуется «наиболее действенным видом слова».(1).


В творчестве М.А. Лохвицкой фольклорная поэтика представлена в значительном объеме. Ее стихотворение «Заклинание» является одним из самых известных произведений 1890-х годов, ориентированных на ритуальный текст.

	Ты лети, мой сон, лети,
	Тронь шиповник по пути,
	Отягчи кудрявый хмель,
	Колыхни камыш и ель.
	И, стряхнув цветенье трав
	В чаши белые купав,
	Брызни ласковой волной
	На кувшинчик водяной.
	Ты умчись в немую высь,
	Рога месяца коснись,
	Чуть дыша прохладой струй,
	Звезды ясные задуй.
	И, спустясь к отрадной мгле,
	К успокоенной земле,
	Тихим вздохом не шурши
	В очарованной тиши.
	Ты не прячься в зыбь полей,
	Будь послушней, будь смелей
	И, покинув гроздья ржи,
	Очи властные смежи.
	И в дурмане сладких грез,
	Чище лилий, ярче роз,
	Воскреси мой поцелуй,
	Обольсти и околдуй!(2)

Функции фольклорного заговора далеки от эстетических – это сугубо прагматический жанр. «Словесный текст является составной частью сложного акционально-вербально-реального (т.е. совмещающего выполнение определенных действий, произнесение некоторых слов и нередко использование каких-то предметов) магического текста» (3). Каким образом изменение установки адресанта влияет на форму высказывания?


Название стихотворения подчеркивает прямое императивное обращение к объекту воздействия. «В заклинании по сравнению с другими вербальными актами усилена роль отправителя текста, его воли, его креативной и провоцирующей способности» (4). Однако в стихотворении М.А. Лохвицкой содержатся и другие – «незаклинательные» – компоненты, что позволяет соотносить его с заговором .


Важное отличие авторского текста от окказионального – отсутствие имени человека, на которого направлены магические действия. Между тем, именно называние делает формулы направленными, индивидуализирует их, чем и объясняется эффективность слова как действия. Эти особенности использования имени подтверждают распространенный в архаических верованиях взгляд на него как на внутреннюю сущность, душу его носителя, источник силы и процветания. «Инкогнито» характерно для любовной лирики.


В «присушках» «раб Божий» («рабица Божия») направляется к какому-либо пограничному месту взывать к какому-нибудь мифологическому существу («ветру», «белой луни», «белому кречету», «ясну соколу» и проч.), чтобы оно летело к «тайной силе» («черту», «послуживцам Сатаны» и т.п.) с просьбой вложить «тоску-сухоту» в предмет страсти. В некоторых текстах «Огненный змей», «змея», «ветры» сами выполняют поручение (6). В «Заклятии» М.А. Лохвицкой, в отличие от стандартного заговора, зачин редуцирован: молитвенное вступление отсутствует, есть лишь обращение «мой сон».


Еще более важно то, что движется не героиня, а ее греза. Широко распространено представление, согласно которому душа во время сна временно покидает тело и путешествует по местам, которые отражаются в сновидении. Видимо, именно оно легло в основу системы образов стихотворения: медиатором между героем и сакральным миром оказывается <210> сон-душа. Данная трактовка обосновывает такие нюансы, как «тихий вздох» сна и обращенные к нему напутствия «быть послушней», «быть смелей».


Формула пути заговаривающего к месту совершения обряда («Встану, благословясь, пойду, перекрестясь, из дверей дверьми, из ворот воротами, выйду в чистое поле, погляжу в подвосточную сторону…» (7) и т.п.) трансформируется и перемещается в основную, повествовательную, часть. Описываемый пейзаж (отрывок начиная с «шиповника» и заканчивая «гроздьями ржи») выполняет функцию «заместительного мира» (8), мифологического пространства. Контакт с конкретными представителями из сферы «иного» не показывается.


К собственно заклинательной части относятся последние пять строк текста М.А. Лохвицкой. «Закрепка» – магическая формула, призванная придать словам заговора силу и действенность, – отсутствует. Любая из составных частей может быть пропущена и в фольклорном тексте, но начальные и заключительные формулы («зааминивание») наиболее употребительны – в силу особой действенности. Причина столь «грубого» нарушения канона очевидна: композиция стихотворения М.А. Лохвицкой обусловлена эстетическими задачами.


В заговоре есть исходная установка на высокий положительный смысл мира и человека. В.Н. Топоров пишет: «Выстраивая упорядоченные структуры элементов макро- и микрокосма, заговор как бы стремится эту накопленную «благую» инерцию передать и страждущему, чтобы помочь ему: она распространяется с «мира» на «человека», на личную судьбу и может вовлечь человека в общее, большое и благое поле» (9). Эстетизированный пейзаж в стихотворении М.А. Лохвицкой также коррелирует с концепцией идеального мироустройства и рисует «иное» пространство, позволяющее «ликвидировать исходную ущербность» (термин С.Г. Шиндина (10)).


Образ пути актуализируется вследствие магического представления о связи макро- и микрокосма и «о возможности непосредственно воздействовать на жизнь индивидуума и коллектива через активное приобщение к космосу, абсолютной суммацией, эквивалентом которого является путь» (11). «Списки-перечни» заговора призваны обеспечить его энциклопедичность, ибо «только в тотальном мире всегда можно найти средства для восполнения недостачи» (12). «Энциклопедичность» стихотворения М.А. Лохвицкой достигается в процессе поэтапного описания пути и действий сна. По сравнению с ритуальным текстом, перечисления не формализованы, смена ракурса изображения слишком стремительна, «центр мира» не структурирован. Зато, как и в заговоре, намечены горизонтальная и вертикальная модели мира, в которые включены небесные светила. Более того, явно обнаруживается тенденция к соединению <211> противоположных начал (земля – небо, вода – огонь) и к сочетанию локальных зарисовок с изображением крупных ландшафтов. Ср.:

«Заклятье» М.А. Лохвицкой	Фольклорный текст заговора

«цветенье трав» {пыльца} > 	«…возьмите тое доску и понесите
«кувшинчик водяной» > 		через море, и через реки, и через
«зыбь полей» > 			потоки, и через пучины, и через горы,
«рог месяца» > 			и через долы, и через темные лесы…» (13)
«успокоенная земля»	  	«…мы были в чистом поле, в широкой
				степи, пронеслись над чахлыми травами,
				убогими лесами, богатыми пашнями…»  (14)

Вода, земля, травы, ветки, дерево относятся к наиболее универсальным «аксессуарам» заговора (15). В «Заклинании» не просто упоминаются используемые предметы или передаются простейшие магические действия с ними: на метафорическом уровне стихотворения М.А. Лохвицкой можно выделить этапы приготовления колдовского напитка.


Сначала собираются ингредиенты. «Цветенье» стряхивается в «чаши… купав» (в приворотной магии активно используется действие осыпания, дарующее плодородие и благо (16)). Далее «на водяной кувшинчик» брызгается водой. В любовных обрядах широко распространено использование «наговорной» воды, набранной с учетом определенных правил, а также многочисленные ритуалы окропления, обливания (17). Заслуживает внимания и тот факт, что два варианта наименования водного растения сходны с названиями посуды: «чаша», «кувшин». Закрепленная традицией пронимальная символика кухонной утвари делает данные предметы весьма употребительными в женской обрядовой практике (18). Следующим этапом метафорически описываемых действий является «подогревание» смеси (приближение к месяцу и звездам). Затем огонь – в тексте огонь «ясных звезд» – «задувается». «Дурман сладких грез» готов, можно направляться к предмету страсти.


Имеет смысл рассмотреть фитонимические знаки, введенные в произведение. Растительная символика в фольклоре характеризуется большим разнообразием и обилием специфических ситуаций, в которых реализуются ее значения. Поэтому не составляет труда найти подходящее толкование вегетативного кода растений, упомянутых М.А. Лохвицкой.


1. Шиповник – символ красоты, мужской стати и крепости, неспособности противиться всепоглощающему чувству. Наряду с елью, он является растением-атропеем, олицетворяет здоровье и неувядаемость (19).


2. Хмель – символ плодородия, эмоционального раскрепощения (20).


3. Камыш является фаллическим символом; как и ель, имеет отношение к похоронной обрядности (21). С помощью показа двух этих растений в «Заклятии» передается ощущение шаткости и неустойчивости («колыхни камыш и ель»). Ср. с замечаниями М.Н. Эпштейна: «Мохнатые ели обладают способностью искривлять пространство, вызывать <212> мысли о нечистой силе, живущей на отшибе, в глухомани», «с елями связано представление о физической и психической зыбкости, о качелях, туманных видениях» (22).


4. Цветок купавы имеет не белую, а желтую окраску (другие названия растения: кубышка, желтая кувшинка, лютик, желтоголовник, купальница, желтая водяная лилия, вахтовик, водолет, водяной лопух). Из следующих строк стихотворения становится ясно, что речь идет о другой кувшинке – одолень-траве, цветке славянских русалок. Отвар из этого растения считался любовным напитком (23). «Ошибка» М.А. Лохвицкой позволяет ввести аллюзии на славянский месяцеслов: 23 июня (6 июля) – день святой Агрипины, Аграфены купальницы; с ним связывалась традиция начала купанья; 24 июня (7 июля) – праздник Ивана-Купалы (24). Думается, что сведения о ритуалах, исполнявшихся в день летнего солнцестояния, в немалой степени повлияли на содержание «Заклинания».


5. Рожь также применялась в качестве магического средства для укрепления любви. Помимо этого, в фольклоре «воздействие на рожь, например жатва, подчеркивает активное проявление любовных чувств – подобно ритуальному заламыванию веток некоторых деревьев и кустарников, обеспечивающих покорение себе, присвоение» (25). Колос в гаданиях является символом плодородия и знаком замужества (26).


Итак, упоминающиеся М.А. Лохвицкой шиповник, хмель, камыш, ель, купава, рожь «достойны» стать ингредиентами магического снадобья. Но в фольклорных заговорах фигурируют лишь хмель и одолень-трава.


С другой стороны, все перечисленные растения легко вписываются в рамки реалистического среднерусского пейзажа. На этом «полотне» при свете месяца и звезд выделяются цветки шиповника и кувшинки. Более темные предметы очерчены смутно: крупным планом «гроздья ржи», «кудрявый хмель» на фоне ночного неба; камыш и ель – поодаль, «зыбь полей» – у горизонта… Примечателен тот факт, что традиционные в куртуазной литературе и такие привычные для творчества М.А. Лохвицкой «чистые» лилии и «яркие» розы используются в «Заклинании» лишь для сравнения.


Еще о синтезе фольклорной и литературной традиции. Магическая, тайная речь, имевшая своим конечным адресатом некие иномирные силы, влияла на способ произнесения. М.А. Лохвицкая передает монотонность и размеренность заговорной формулы при помощи парной мужской рифмы, а также внутренней рифмовки («умчись» – «высь», «тихим» – «вздохом»). Чеканность звуковой организации обусловлена повтором союзов, нанизыванием однородных сказуемых, сравнительных оборотов, распространенных обстоятельств.


Иллюзия произнесения «шепотом» достигается за счет обилия глухих и шипящих – звукопись используется практически в каждой строке. Из множества <213> синонимов отбираются те лексемы, которые подчеркивают строгий звуковой порядок. См., например:


«Отяг[х]чи кудрявый хмель, / Колыхни камыш и ель»


(вместо первого малоупотребительного глагола могли бы идти более привычные «покачай» или «ты задень»);


«И, покинув гроздья ржи, / Очи властные смежи»


(«гроздья» легко заменяются на «стебли»; вместо трех первых слов можно было также поместить словосочетание «миновав колосья»).


Выбор указанных форм не представляется возможным обосновать предпочтением М.А. Лохвицкой элементов праславянского языка, характерных для заговора (27). Напротив, в «Заклинании» содержится большое число литературных клише: «ласковая волна», «немая высь», «прохлада струй», «отрадная мгла», «дурман сладких грез».


Таким образом, несомненно, что при написании проанализированного стихотворения использован жанр магической речи. Но романтическая интерпретация ритуальной схемы в «Заклинании» М.А. Лохвицкой не приводит к модификации жанровой модели любовной лирики. Опора на народную культуру осуществляется в большей степени в формальном аспекте. Стихотворение продолжает традиции любовной поэзии XVIII–XIX веков. Об этом свидетельствует соответствующая лексика, тип нарисованного пейзажа, характер интенций героини (симптоматична такая деталь в описании мужского портрета, как «властные очи»).

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор / Институт славяноведения и балканистики. – М., 1993. – С. 3.

2. Русская поэзия XIX века: сб.: в 2 т. / Вступ. ст. Е. Винокурова; примеч. В. Коровина; ред. С. Чулков, И. Щербакова. – М., 1974. – Т. 2. – С. 637.

3. Юдин А.В. Ономастикон русских заговоров: Имена собственные в русском магическом фольклоре / Московский общественный научный фонд. – М., 1997. – С. 4–5.

4. Толстая С.М. Заклинание // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. / Ред. Н.И. Толстого; Рос. акад. наук, Ин-т славяноведения и балканистики. – М., 1995–... – Т. 2. – С. 258.

5. Там же. – С. 260.

6. Кляус В.Л. Заговоры и магические средства // Русский эротический фольклор / Сост. В.Л. Топорков. – М., 1995. – С. 345.

7. Там же. – С. 348.

8. Толстая С.М. Заговор // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. / Ред. Н. И. Толстого; Рос. акад. наук, Ин-т славяноведения и балканистики. – М., 1995–... – Т. 2. – С. 243.

9. Топоров В.Н. Об индоевропейской заговорной традиции (избранные главы) // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: Заговор / Институт славяноведения и балканистики. ? М., 1993. ? С. 11.

10. Шиндин С.Г. Пространственная организация русского заговорного универсума: образ центра мира // Исследования в области балто-славянской духовной культуры... – С. 109.

11. Там же. – С. 121.

12. Топоров В.Н. Об индоевропейской заговорной традиции... – С. 10–11.

13. Кляус В.Л. Заговоры и магические средства... – С. 367.

14. Фреймарк Г. Магия и сексуальность: Исследование по истории культуры и психологии настоящего и прошлого: пер. с нем. – СПб., 1992. – С. 125.

15. Толстая С.М. Заговор... – С. 240.

16. Усачева В.В. Осыпание // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. / Ред. Н.И. Толстого; Рос. акад. наук, Ин-т славяноведения и балканистики. – М., 1995–.... – Т. 3. – 2004. – С. 581.

17. Виноградова Л.Н. Вода // Славянская мифология: энциклопедический словарь. – М., 2002. – С. 81.

18. Щепанская Т.Б. Пронимальная символика // Женщина и вещественный мир культуры народов России и Европы / Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого. – СПб., 1999. – Т. XLVII. – С. 149–190.

19. Усачева В.В. Шиповник // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М., 2002. – С. 493.

20. Копытов Н.Ю. К семантике фитонимических символов в фольклорных текстах (на материале песенной традиции Карагайского района Пермской области) // Портал «Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика». Весенняя школа – 2005. Мифология как система (работы на конкурс). – Режим доступа: http//www.ruthenia.ru/folklore/kopytov1.htm.

21. Агапкина Т.А. Ель // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М., 2002. – С. 156.

22. Эпштейн М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной…»: Система пейзажных образов в русской поэзии. – М., 1990. – С. 81, 83.

23. Золотницкий Н.Ф. Цветы в легендах и преданиях. – М., 2004. ? С. 83.

24. Даль В.И. Толковый словарь русского языка: современная версия. – М, 2000. – С. 356.

25. Копытов Н.Ю. К семантике фитонимических символов в фольклорных текстах...

26. Усачева В.В. Колос // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. / Ред. Н.И. Толстого; Рос. акад. наук, Ин-т славяноведения и балканистики. – М., 1995–... – Т. 2. – С. 552, 555.

27. Толстая С.М. Заговор... – С. 244.